Шпрехен зи дойч

Заходил давеча в книжный магазин. Взял полистать немецко-английский разговорник серии "Lonely Planet". На первой же наугад раскрытой странице читаю:

Ich nehme ab und zu LSD.
Wollen wir einen Joint rauchen?
Ich bin high.

Перелистнул несколько страниц.

Küss mich.
Berühr mich hier.
Ohne Kondom mache ich es nicht.
Fick mich härter und schneller. Oh ja!
Das war fantastisch.
Willst du zusammenleben mich heiraten?
Ich muss morgen los.

Ну как было не купить такой полезный продвинутый разговорник?

Ещё несколько фраз:

Kann ich meinem Kind hier die Brust geben?
Ich hätte Sie nie an mein Haar lassen dürfen! (Предлагается сказать парикмахеру.)
Ich bin jünger als ich aussehe.
Ich mag keine deutchen Filme.
Gibt es einen Führer für die Schwulenszene?
Verpiss dich!
Ich krieg ihn nicht hoch - tut mir Leid!
Ich bin voll.
Sind Sie sicher, dass das ungefährlich ist?
Ich bin am Verhungern! (В ресторане.)
Zwischen Leber und Milz ist noch Platz für ein Pils.
Ich habe einen Kater. (Интересное выражение.)
Diese Droge ist für meinen persönlichen Gebrauch. Ich kenne meine Rechte!

И так далее.

Ещё сегодня пришёл по почте разговорник Фодора. Там всё гораздо обыденнее и скучнее. Зато приложены два компакт-диска. Теперь по дороге на работу и с работы буду повторять: "Hilfe! Rufen Sie eine Krankenwagen!"

Нюренберг

Там, где Пегниц лентой чистой то зажегся, то померк,
Средь Франконии холмистой встал старинный Нюренберг.

Город песен и сказаний, мастеров и торгашей,
Как грачи, воспоминанья вьются над стеной твоей.

Здесь, в глуши средневековой, феодалы — внук и дед —
В замках мрачных и суровых жили много долгих лет.

И богатый горожанин в грубых хвастался стихах,
Что имперский город станет властелином — всем на страх.

Лентой связана чугунной, возле замковых ворот
Королевы Кунигунды липа мощная растет.

И у древнего фонтана, там, где высится собор,
Короля Максимильяна славил лютней Мельхиор.

Я искусства мир богатый вижу в обликах живых:
Над бассейном мрамор статуй в шуме рынков городских.

Вдоль соборного портала изваяний старых ряд,
Тех, что вера завещала нам столетия назад.

У Себальда, где хранятся мощи в раке золотой,
Сонм апостолов — двенадцать — блещет бронзою литой.

У Лаврентия в соборе — как фонтанная струя,
Дароносица в притворе блещет золотом литья.

В мире гимнов и скульптуры здесь трудился, сердцем чист,
Живописец Альбрехт Дюрер, красоты евангелист.

И отсюда он в молчанье, вечный труженик в пути,
Навсегда ушел в скитанья, чтобы лучший мир найти.

«Emigravit» — возглашает надпись скромная плиты.
Но творец не умирает, он отходит в край мечты.

В старом городе все свято, солнцем залито живым
Оттого, что он когда-то шел по этим мостовым.

Где строенья тесно стали, крыши низко опустив,
Мейстерзингеры слагали свой бесхитростный мотив,

Шли сюда через заставы праздник песен повторить,
Дружно гнезда в храме Славы, словно ласточки, лепить.

Цех ткачей, цех сукновален — каждый меру в труд вплетал.
Кузнецы средь наковален гнули огненный металл.

Только Труд рождает зерна для Поэзии цветка
В мастерской, от дыма черной, и у ткацкого станка!

Так Ганс Сакс, поэт-сапожник, всех прославленных певцов
Превзошел в стихах несложных, в шутках, в блеске острых слов.



Дней былых прошло цветенье, но во тьме мой ловит взор
Эти пестрые виденья, старых вышивок узор.

Нет, не пышные фигуры императоров твоих, —
Но художник Альбрехт Дюрер и Ганс Сакс, любивший стих,

Нюренберг, из стран далеких привели меня сейчас
В темных, узких переулках о былом сложить рассказ.

Как цветок, средь плит взращенный, я любил искать всегда
След работы неуклонной, родословную Труда!

(Лонгфелло)